— Нет. Просто у меня есть принципы.

— Надо полагать, если бы я порешил девчонку и рисовальщика за деньги, что-то изменилось бы.

— Я не знаю, что такое «порешил»… или «порешал», но смысл понятен. И ответ «да», — серьезно вымолвил Кадьяк. — Это была бы работа. Ее… как это сказать… aspects moraux… моральные аспекты, вот. Да, их можно было бы обсуждать. Но здесь нечего обсуждать. Ты не наемник. Ты обычный грабитель и убийца.

— Да, — согласие Постникова прозвучало на удивление тихо, без прежних эмоций.

Кибернетик встал, подошел к окну и сумрачно глянул на полуденный город. Постников смотрел, однако не видел, поневоле возвратившись в те уголки памяти, которые считал надежно запертыми. Он вспоминал, не желая того, как наркоман, презирающий себя за уродливую потребность, однако неспособный порвать с ней.

— Я не хотел, — глухо сказал Бес, прижимаясь лбом к теплому стеклу, которое даже сильный кондиционер не мог охладить.

— Но сделал, — сурово напомнил Глинский.

— Да, — согласился Постников, не оборачиваясь. — Я никого не хотел убивать. Хотел оставить в живых Ки… Кристину. Хотел отдать ей деньги… потом. И вообще не думал про учителя. Но… когда все вдруг оказалось так близко, так решаемо…

Бесу неожиданно вспомнилось, как он уже стоял так, прижавшись лбом к стеклу, ожидая пулю в затылок от арбитров. Кибернетик отшатнулся, как ужаленный, сделал пару шагов обратно к столу, подальше от окна.

— Когда все завертелось, я понял, как легко может упасть разогнанное колесо.

Бес пытался найти слова, которые объяснят все, позволят собеседникам осознать подлинные мотивы его действий. Кибернетик не искал оправданий, он лишь хотел, чтобы его поняли верно. И с каждым словом все отчетливее понимал, как жалко звучат со стороны его потуги объяснить.

— Я не мог рисковать. Я колебался до последней минуты, секунды. Я почти ушел от Кристины… но…

Это «но» повисло в воздухе, звуча и после того, как затихло последнее колебание воздуха. Как трупный запах, что нельзя смыть и вывести долгие дни, а то и месяцы.

— Ты сделал выбор, — печально высказался Глинский. Теперь стрелок больше не походил на обвинителя, и в словах ветерана звучала неприкрытая скорбь.

— Как обычно. Знаешь, Алекс…

Стрелок выбрался из-за стола с непривычной грузностью, и Бес подумал, что Глинский стареет. А может просто утомился, очень, очень устал.

— Ты всегда выбирал самый простой путь. И он всегда пролегал по трупам. Я думал, что тебе просто не везет, судьба такие карты швыряет. Потом засомневался. А сейчас вижу — нет, это не вопрос везения. Ты сам своя судьба.

Почему ты не сбежал от такого удела, Алекс? Потому что не захотел. Ты вел жизнь, полную удивительных приключений, а потом и денег, при умеренном риске. Ты, наконец, стал значимым человеком, и тебе это очень нравилось.

Постников сжал зубы, слова Глинского отдавались в голове набатом, вызывая из памяти то, что говорил Фирсов, совсем недавно и будто столетия назад.

— Я добыл деньги, — прорычал Бес, похожий на ощетинившегося вервольфа. — И я создал синдикат!

— Это факт, — не стал оспаривать Глинский. — Добыл. И создал.

— Что теперь? — спросил Бес, опустошенно, побледнев, как мертвец. — Устроим дуэль? Решим, кто из нас негодяй при двух секундантах?

— Пожалуйста, без этих эксцессов, — попросил Кадьяк. — Или за дополнительное вознаграждение. Суды чести мне никогда не нравились, в них есть что-то казенное, армейское, а я космополит и презираю военную службу.

— Презираешь? Ты же сам служил, — полюбопытствовал Мохито.

— Именно поэтому, — объяснил Кадьяк.

Собравшиеся вокруг стола мерили друг друга внимательными взглядами, словно прощупывали артиллерийскими радарами. Бес и Глинский стояли строго напротив друг друга, прочие сидели, однако в напряженных позах.

— Что теперь… — процедил Глинский. — А ничего, пожалуй. Сейчас во всяком случае. Ты тоже спасал Матвея, так что просто разойдемся.

— Сейчас, — Постников сразу отметил главное. — А после?

— Знаешь… — Глинский вздохнул и поджал губу так, словно разгрыз горошину острейшего перца. — В какой-то мере я тебя привел в этот мир. Я тебя выучил. Кровь тех, кого ты убил… она и на моих руках тоже.

— Вендетта? — спросил Бес.

— Называй, как хочешь. Но я тебя остановлю, — закончил инструктор с непреклонной решимостью. — Не будет ни тебя, ни твоего синдиката.

— Смело… — Бес машинально положил руку на пистолет за поясом. По комнате будто пронеслось эхо — Кадьяк и Глинский почти без задержки взялись за оружие.

— А можно без этого? — попросил через голосовой синтезатор Мохито. — По крайней мере, сейчас. Я тут, чтобы за деньги поговорить, а не пулю схватить.

— С ним понятно, а ты? — уточнил Бес, наклонив голову так, чтобы видеть Кадьяка, не выпуская из поля зрения Глинского.

— Нас не связывают сложные отношения прошлого, — проговорил наемник, явно тщательно подбирая слова чужого языка. — Так что мстить тебе я не стану. Не за что. Но и работать с тобой не буду.

— Даже за большие деньги?

— У тебя нет денег, — напомнил Кадьяк. — У тебя лишь временная печать синдиката и большой красивый ноль на счету.

— И план, — возразил Постников. Кибернетик демонстративно убрал пальцы с рукояти, поднял руку, демонстрируя миролюбие и нежелание устраивать мексиканскую дуэль.

— Хороший план, как это ноль превратить во что-то более весомое.

— Да, у тебя есть план, — согласился Кадьяк. — Но ты нечестный партнер. Когда нужно шагать дальше, ты бьешь в спину тех, кто больше не нужен и складываешь их себе под ноги.

— Так поступают все, — с непреклонной уверенностью сказал Бес.

— Возможно. Но я не работаю с теми, за кем отмечаю такие привычки.

— Я не стану тебя уговаривать, — Постников зло поглядел на коллег, в мгновение ока ставших врагами. — Никого из вас не стану. Идите к чертовой матери!

— Дружище? — Глинский посмотрел на Матвея, и «мичуринец» словно ждал этого, качнул головой в отрицательном жесте.

— Но… — кажется, инструктор на мгновение замешался. — Но как?

Матвей по прозвищу «Коллега» повторил молчаливый отказ.

— Он же тебя продаст, — с искренним непониманием выдохнул Глинский. — Если понадобится, самолично разделает и продаст в розницу.

Матвей поднял руку, демонстрируя внутреннюю поверхность предплечья. Сервоприводы медицинского станка тихонько гудели. Ниже запястья кожа чуть-чуть изменила цвет и выглядела уплотнившейся.

— Опухоль… — догадался Глинский. — Черт возьми…

— Побочный эффект разгона биологии, — печально улыбнулся искусственный человек. — «Порог Медавара». Улучшенная регенерация приводит к быстрому накоплению суммы клеточных мутаций. Слишком быстрому. Можно сделать идеального человека, но нельзя сделать идеального долгоживущего человека.

— Что-то можно исправить? — казалось, Глинский забыл и о Постникове, и о непростой диспозиции. Постников на мгновение почувствовал укол горькой обиды. О кибернетике так беспокоиться было некому. Разве что Кицунэ, но…

Бес отвернулся, скрывая гримасу, что перекосила на мгновение худое лицо.

— Да, — все так же печально сказал Матвей. — Рекомбинантная терапия, подавляющие протеины, нейтрализация свободных радикалов. Этилметансульфонат и производные.

Казалось, он хотел добавить еще что-то, однако замолк. Впрочем, Глинский все понял и без пояснений.

— Но стоит это немереных денег?

— Да. Я хочу прожить дольше. Но башмалы надо столько, что не поднять никакими заказами. Для этого надо быть коммерсом. Так что…

Последовал кивок в сторону Беса.

— Ты в доле, как и договаривались, — быстро подтвердил Постников.

— Что ж…

Глинский подошел к решетчатому скелету, в котором был заперт «мичуринец», и протянул руку.

— Прощай, друг, — вымолвил инструктор, тяжело сглотнув. — Прощай.

— Прощай, — эхом отозвался Матвей. — Надеюсь, больше мы не встретимся.

— Это вряд ли, — грустно предположил инструктор. — К сожалению, вряд ли.